Мы поговорили с одним из руководителей совместной экспедиции Высшей школы экономики и Фонда «Общественное мнение» в Омскую область Александром Стрепетовым — социальным антропологом, экспертом Высшей школы урбанистики НИУ ВШЭ, о том, зачем нужны такие экспедиции, почему из регионов не доходят хорошие новости и как исследовать новые города самостоятельно.
Александр, были ли вы в Омске до этой экспедиции?
В Омске я не был. Более того, скажу, что помимо Москвы Омск – это второй крупный город, который я беру в качестве исследовательского объекта.
Если бы вы называли свой топ фактов про Омск, то из каких фактов он бы состоял?
Факт первый – я знаю, что в Омске есть метро. Я знаю, что в Омская область – это одно из мест, где находились и до сих пор находятся немецкие поселения. Первый раз я этой темой заинтересовался, когда как раз был на Таймыре, потому что это еще одно место, где немцы до сих пор находятся. Я знаю, что Омск граничит с Казахстаном: это тоже интересная вещь для антрополога в плане темы границ и темы соприкосновений, в том числе культурных. Я знаю, что Омск по многим рейтингам городского благоустройства находится на нижних позициях, и хотелось бы увидеть, так ли это, собственными глазами. Желание убедиться лично связано с тем, что урбанисты очень любят всякого рода рейтинги: измерить что-то по миллионным, ковровым параметрам и поместить город в рейтинг. Но антропологи придерживаются несколько другого подхода к этим вещам, потому что для нас важно, как это встроено в мир самих людей, которые там живут. Пожалуй, это будут мои главные факты про Омск.
Сейчас строительство омского метро заморожено, от проведенных работ городу достался метромост, переход с о знаком «М» и десятки шуток.
Есть ли у вас любимый мем про Омск?
Мне кажется, что самая крутая штука про этот город – это омская птица, потому что это абсолютно удивительная вещь. Что касается стереотипов, мемов про другие города – это, конечно, важно, и они есть абсолютно у любого города России. Интересно, что они в основном имеют сугубо локальный смысл: распространяются внутри регионов, в котором город находится. Похвастаться каким-то весомым, медийным образом на уровне России могут не так много городов. Я бы назвал Санкт-Петербург, Омск и Челябинск. Эти города вызывают эмоции у любого, с кем о них разговариваешь. Сложно встретить человека, который бы как-то на это не отреагировал – что ты собрался в Омск. При этом человек может в Омке ни разу и не был!
Как к этому ни относиться, понятно, что Омск – образ специфический. Для сравнения Челябинск – скорее брутальный, мужской, суровый, холодный, именно такую грань России и открывает. Потому что на самом деле все эти образы, они не столько про Омск, Петербург и Челябинск – они про Россию. Таким образом они отражают ее разные грани. Возвращаясь к специфическому образу Омска, мне кажется, что он – это скорее абсурдистская сторона нашей страны. Омск символизирует по-своему хорошую самоиронию для всех людей.
В экспедиции у группы студентов будут свои исследовательские задачи, а проводите ли вы свое исследование или работаете исключительно как организатор, куратор мероприятия?
Конкретно в этом проекте у меня нет собственного научного интереса, но есть довольно важная методологическая задача, которая призвана разрешить несколько противоречий. В любом городе есть жители со своим представлением о том, что является городской проблемой, что нужно решать. Есть профессиональный круг, который может это видеть иначе. Наконец, есть городская власть, которая смотрит на все с другой стороны. Диалог между активистами, простыми жителями и городскими властями очень затруднен. Моя методологическая задача – это попытка сделать такого рода модель коллаборативного исследования, вовлечь людей в процесс, чтобы было возможно включить в исследовательскую повестку их интересы, представления о месте, в котором они живут.
Источник иллюстрации — Институт территориального планирования «Град». На иллюстрации изображен омский пивоваренный завод, памятник архитектуры, заброшенный с конца 90-х годов.
Часто местные жители отвергают идеи, даже стоящие, просто потому что обсуждение чего-то важного прошло мимо них. Поэтому в нашей экспедиции работают не только московские студенты, но и омские, которые заинтересовались проектом и хотят в нем поучаствовать. Когда мы читали мотивационные письма омичей, то нам было видно, что у людей есть схожая мотивация – что-то понять про себя, посмотреть на город с помощью инструмента, которого у них не было.
Чем отличались заявки на участие в экспедиции москвичей и омичей?
Если студенты ВШЭ рассматривают этот опыт как повышение своего профессионального статуса, то есть они хотят научиться новым «трюкам», способам познания реальности и действительно посмотреть Омск (у многих эта мотивация есть, потому что это такой мифологический персонаж), то омичи в основном хотели получить другой ракурс на знакомые вещи, пообщаться с другими людьми, с помощью них увидеть место иначе. Мне кажется, это благородная задача, хорошо, что она есть.
Какая задача в экспедиции, на ваш взгляд, самая важная?
В первую очередь – это получение навыка слышать. Это важная часть того самого диалога, который в России, собственно говоря, нарушен, причем какой бы сферы мы ни касались. Это возможность взглянуть на вещи немного иначе и научиться слышать, о чем тебе говорят, потому что в действительности мы в основном получаем какую-то информацию и стереотипизируем ее, расставляем по каким-то полочкам. В итоге мы оказываемся с возрастом в таком информационном пузыре, когда мы общаемся с людьми, которые близки нам по духу и удивляемся – кто вот, например, за Путина голосует? Нам становится удивительна иная точка зрения, потому что не только мы, но и наше окружение живет иначе. Важно попытаться преодолеть такую вещь и понять, что люди, которые действуют отличным от тебя образом – необязательно идиоты. Те, которые голосуют так, как вам не нравится, и вы не понимаете, как это возможно, те, которые ориентируются на какие-то совсем иные жизненные цели и так далее.
Здесь важно попытаться понять, как устроена система ценностей, которая имеет региональное значение, потому что складывается в том числе географически – исходя из того, где человек родился, вырос, что впитал. Если мы в итоге поймем, что люди в экспедиции научились быть просто более внимательными и научились больше слышать и с большим вниманием относиться к тому, что вокруг находится, то это будет успех. Понятно, что невозможно за десять дней научить людей стать профессиональными журналистами, социологами или антропологами. Экспедиция – это такой бросок в воду, попытка показать какой-то альтернативный способ узнавания реальности. Вообще проект, который ВШЭ запустил, называется «Открываем Россию заново». Мне это название кажется очень удачным, потому что действительно Россию нужно открывать заново, в том числе собственных соседей. Вторая вещь, которую я считаю важной в этом деле – это попытка научить людей высказываться, потому что важно не только услышать, но еще и донести то, что ты смог понять, увидеть. С этим тоже есть большие сложности, которые как раз и делают ситуацию такой, что региональная информационная повестка напоминает фарс, в то время как там происходит масса интересных и хороших вещей, живет много людей, которые пытаются что-то стоящее делать.
«Том Сойер фест» — фестиваль восстановления исторической среды силами волонтёров на средства спонсоров. На фото волонтер работает над восстановлением деревянного здания в центре Самары, 2016 год. Автор фото — Аля Шарипова.
Россияне стеснительны, часто не умеют нормально донести информацию о том, что они делают. Например, в прошлом году я ездил на мероприятие «Том Сойер фест» в Самару. Это фестиваль местных активистов, который проводится несколько лет. В Самаре есть большое количество деревянных памятников, которые находятся в центре города и находятся в плачевном состоянии, и в какой-то момент собралось некоторое количество людей, которые решили собрать волонтеров и привести эти дома в порядок. Без изначальной поддержки властей, бизнеса, через краудфандинг. Этот проект довольно быстро разросся и в прошлом году он проходил уже, по-моему, в десяти городах. Ребята из Самары, которые делали этот проект, проводили школу «Том Сойер фест» и приглашали продолжателей из других городов, где объясняли, как это все было запущено: как разговаривать с бизнесом, с властями, договариваться с жителями. В общем история абсолютно замечательная, правильная, хорошая, но при этом даже в Самаре не так уж много людей про него знают, я не говорю уже про другие регионы. То есть этой коммуникации нет даже на уровне города. При этом ребята приглашали экспертов из Москвы, из Высшей школы урбанистики, Стрелки, чтобы те прочли лекции. По сути, им нужна была своеобразная легитимизация, подтверждение того, что они делают. Таких локальных положительных историй много, поэтому одна из важных задач подтолкнуть людей рассказывать – «не стесняйтесь, рассказывайте, вы делаете хорошие вещи».
Дом Поплавского на улице Фрунзе в Самаре. Деревянная и каменно-деревянная застройка в Самаре представляет собой уникальное явление проникновения народной крестьянской архитектуры в городскую среду.
Почему для омской экспедиции был выбран мультимедиа формат?
Мультимедиа формат важен, потому что в нем есть конфликт, есть сложность как со стороны академического направления, так и с точки зрения журналистики. Например, академия работает «на вечность» и ей не досуг, чтобы это было понятно, интересно и влияло на реальность. Противоположная ситуация с трудом журналиста, который, в свою очередь, направлен на описание сиюминутного: как правило, материалы быстро теряют свою актуальность и бывают непонятны уже через несколько месяцев после того, как исчезает информационный повод. Поэтому формат мультимедиа — это попытка найти баланс, сделать вполне корректное с академической точки зрения исследование, которое могло бы быть при этом интересным.
Чего хотелось бы достигнуть по каждой из трех тем?
Мы ищем то, что можно назвать «инсайт», то есть что позволило бы взглянуть на проблемы города немного по-другому. Допустим, тема привлекательности Омска для молодежи. Утверждение, что молодежь уезжает из регионов, соответствует демографическим цифрам. Чтобы это констатировать, достаточно обратиться к статистике. Другое дело, что Омск в другой исторический период был местом притяжения, куда люди приезжали. Если мы рассмотрим жителей Омска как поколения, то мы увидим, что одним из поколений будут родители, которые приехали, и поколение детей, которые хотят оттуда уехать.
Проспект Маркса, 1976 год. В начале 1970-х–1980-х годов город бурно развивался. Его население ежегодно увеличивалось на 20–30 тыс. человек. В 1975 году родился миллионный житель города Омска Павел Лютиков.
И эта ситуация будет значительно отличаться от многих других вариантов миграционных стратегий, если рассматривать их более исторически, что будет накладывать определенные представления о том, как правильно надо говорить об этом. В экспедиции можно зацепиться за подобные вещи, которые часто упускаются, потому что рассматриваются просто по цифрам. Без углубленного взгляда, только статистически, города особо не отличаются. У нас нет задачи рассматривать людей как некоторое количество единиц, нам важно выявить определенный сюжет, который может быть значимым.
Мультимедийные истории кому могут быть более интересны – омичам или жителям других городов?
Сложно сказать, интерес будет разный. Потенциал есть и с одной, и со второй стороны. Самый большой интерес и пользу должны получить те, кто эти истории пишет и участвует в этом, это должна быть такая очень важная и рефлексивная практика. Например, мы в прошлом году проводили опыт в летней школе под Дубной в мастерской журналистики: школьники из больших городов должны были в маленьком городе Калязине за день собрать какое-то количество историй про местных героев. В городе живет 11 тысяч местных жителей, причем он находится недалеко от Москвы, которая оттягивает население, сам Калязин – город затухающий и выглядит соответствующе, хотя, конечно, со своей славой, прошлым и так далее. Ребята истории нашли, записали, и потом, когда писали отзывы, меня впечатлил один отзыв от девятиклассницы. Она написала, что раньше жила в своем небольшом городе и считала его дырой, но съездила в Калязин и поняла, что, если даже там есть герои, замечательные люди, то и в ее городе такие герои точно есть. То есть этот опыт позволил человеку пересмотреть свое место в мире, и, мне кажется, что это невероятно важно. У ребят случается мощный шок, когда они сталкиваются с тем, как в других городах устроена жизнь, но этот шок, к счастью, часто заканчивается хорошо – неким осмыслением. Именно поэтому от создания мультимедиа проектов основную пользу получат те, кто собирают информацию, исследуют, размышляют.
Источник фотографии— Институт территориального планирования «Град».
Какие у студентов были ожидания от Омска?
Важной предвосхищающей эмоцией является любопытство. Почему, например, меня не смущает, что я знаю про Омск так мало? Потому что один из важных приемов антропологии предполагает, что, когда мы отправляемся исследовать, мы должны постараться абстрагироваться от собственных стереотипов, лишних представлений, чужих рассказов о том месте, обществе, которое мы собираемся посетить. Для антрополога свежий взгляд, непосредственность восприятия – это очень важные вещи.
Одно из табу антрополога в исследовании пространства – это использовать оценочные прилагательные, например «большие дома, красивые улицы» и т.д. Оценивая какие-либо объекты, я сравниваю их с предыдущим опытом, а моя задача в том, чтобы сравнить нерефлексивно, попытаться увидеть, какие эти дома для тех, кто здесь. Это к тому, что я называл научиться видеть, слышать. Антропологическая практика заключается в том, чтобы уметь абстрагироваться от личного «багажа», чтобы смочь увидеть и поставить проблемы так, как их не видят ни те, кто находятся в этом месте, ни те, кто привозят что-то с собой.
Как быть сам себе антропологом? Как исследовать российские города самостоятельно?
Такое самостоятельное исследование сложно реализовать, не имея какой-то конкретной цели. Единственный нормальный способ – попытаться включиться в местные практики хотя бы на каком-то уровне. Это всегда история про разговор, взаимодействие. Как ни удивительно, довольно сложно делать антропологию в собственной культуре, потому что мы все равно внутри нее находимся, не видим ее. Как рыбы в воде – рыбам сложно изучать воду, потому что они в ней находятся. Поэтому важно побыть немножко чужаком и удивляться вещам, которые давно стали частью повседневности и никак не замечаются. Это довольно сложное упражнение. Для этого есть такой лайфхак – взять с собой иностранца. Он будет задавать много глупых вопросов, которые вам не придут в голову. Это важно, потому что антрополог – это такой «профессиональный дурак», чтобы дойти до цели, он многое подвергает сомнению и удивляется вещам, которые людьми вообще не считываются. Людям вообще сложно говорить о повседневности, например, как именно они выгуливают собаку или добираются на работу. О таких вещах рассказывают только в формате происшествий, когда что-то нарушает привычный порядок вещей. Поэтому лучше всего слом повседневности происходит с человеком-чужаком. Диалог естественно строится, когда перед вам непонимающий американец, и вы ему объясняете, как тут что устроено. Такая хорошая коллаборация.
Есть ли у вас какой-то личный критерий того, что экспедиция удалась?
Конечно, есть ряд формальных целей, вещей, которые значимо выполнить, но в случае показателя, что что-то «удалось», нельзя не упереться в вопросы личной пользы. Одна из важных вещей, зачем мы делаем что-либо – чтобы, условно говоря, было что рассказывать внукам. Поэтому, отвечая на вопрос, я бы сформулировал это так: я считаю, что экспедиция удалась, если я привез оттуда некоторое количество хороших, интересных историй.
